Почему я не вернусь в Индию

Е. П. Блаватская

Моим братьям из Арьяварты

В апреле 1890 г. исполнилось пять лет с тех пор, как я покинула Индию. В разные моменты на протяжении этих лет многие мои индусские братья были очень добры ко мне, особенно в этом году, когда я, почти смертельно больная, получила от нескольких индийских отделений письма сочувствия и заверения в том, что они не забыли ту, кому Индия и индусы большую часть жизни были более дороги, чем её собственная страна.

Потому я считаю своим долгом объяснить, почему я не возвращаюсь в Индию, а также моё отношение к новой странице в истории Теософического Общества, открывшейся, когда я была формально поставлена во главу теософического движения в Европе. Ибо я не возвращаюсь в Индию не только по причине плохого здоровья. Те, кто спасли меня от смерти в Адьяре, и ещё дважды с тех пор, легко могли бы поддерживать во мне жизнь, как они делают это здесь. Есть куда более серьёзная причина. Здесь для меня была прочерчена линия поведения, и среди англичан и американцев я нашла то, что тщетно искала в Индии.

На протяжении трёх последних лет в Европе и Америке я встретила сотни людей, имевших смелость высказать под присягой свою убеждённость в реальности существования Учителей, и работающих для теософии по ими заданному направлению и под их руководством, даваемым через мою скромную персону.

В Индии же, напротив, всё время после моего отъезда истинный дух преданности Учителям и смелость, требуемая для открытого их признания, неуклонно затухали. В самом Адьяре рос конфликт и разразилась борьба между личностями, а некоторые члены команды выказали по отношению ко мне совершенно незаслуженную и ничем не спровоцированную враждебность — почти что ненависть. Похоже, на протяжении этих последних лет в Адьяре происходит что-то странное и жуткое. Как только европеец, настроенный самым теософическим образом, очень преданный нашему делу и являющийся моим личным другом или другом президента, отправляется в штаб-квартиру, он тут же становится личным врагом того или другого из нас и, что хуже, кончает тем, что вредит делу и бросает его.

Нужно сразу же понять, что я никого не обвиняю. Зная то, что мне известно, о деятельности сил кали-юги, направленных на то, чтобы препятствовать теософическому движению и привести к его провалу, тех, кто один за другим, без всякого повода с моей стороны, становились моими врагами, я не считаю таковыми, как я могла бы считать их, если бы дело обстояло иначе.

Одним из главных факторов в пробуждении Арьяварты (что было частью работы Теософического Общества) был идеал Учителей. Но в силу недостатка рассудительности, осмотрительности и распознавания, а также из-за вольности обращения с их именами и личностями, об Учителях возникли очень неверные представления. Я под самой торжественной клятвой дала обет не открывать всю истину никому, за исключением тех, кто подобно Дамодару, был в конце концов ими избран и призван. Всё, что мне тогда было позволено открыть, это что такие великие люди где-то существуют, что некоторые

 — 2 —

из них были индийцами, что они, как никто другой, сведущи в древней мудрости гупта-видьи, что они приобрели все сиддхи — не те, что представлены в преданиях и маскировках древних писаний, а такие, как фактически существуют в природе, и что я была челой одного из них. Однако в фантазиях некоторых индусов о них скоро выросли самые дикие и смехотворные представления. О них говорили как о «махатмах», и тем не менее, некоторые горящие чрезмерным энтузиазмом друзья принижали их своими странными фантазиями; наши же оппоненты, описывая махатму как полного дживанмукту, настаивали, что для такового невозможно какое-либо сообщение с людьми, живущими в этом мире. Они также утверждали, что поскольку сейчас кали-юга, в нашу эпоху никаких махатм не может быть вообще.

Несмотря на ранние неверные представления, идея об Учителях и вера в них уже принесли в Индии хорошие плоды. Главным желанием Учителей было сохранить истинный религиозный и философский дух древней Индии; защитить от систематических нападок миссионеров Древнюю Мудрость, содержащуюся в даршанах и Упанишадах; и наконец пробудить спящий этический и патриотический дух в тех молодых людях, в которых он почти исчез из-за образования, даваемого в колледжах. Многое из этого было прямо или опосредованно достигнуто Теософическим Обществом несмотря на все его ошибки и несовершенства.

Если бы это не делалось ради теософии, разве получила бы Индия своего Тукарама Татью, делающего бесценную работу, о которой до него в Индии никто даже не думал? Без Теософического Общества могла бы Индия хотя бы подумать о том, чтобы вырвать из рук учёных, но бездуховных востоковедов дело возрождения, перевода и редактуры священных книг Востока и популяризировать и продавать их куда дешевле и в то же время в гораздо более верных изданиях, чем это когда-либо делалось в Оксфорде? Подумал ли бы сам наш уважаемый и преданный друг Тукарам Татья о такой деятельности, если бы не вступил в Теософическое Общество? Был ли без Теософического Общества возможен сам ваш политический Конгресс? И важнее всего то, что по крайней мере один из вас в самой полной мере получил от него пользу, и если бы наше Общество никогда бы не дало Индии ничего, кроме одного будущего адепта (Дамодара), имеющего теперь перспективу когда-нибудь, несмотря на кали-югу, стать махатмой, то одно это было бы доказательством того, что оно не зря было основано в Нью-Йорке и пересажено на землю Индии. И наконец, если хоть кто-то один из трёхсот миллионов жителей Индии сможет представить доказательства, что теософия, Т.О., или моя скромная персона были инструментами причинения хоть малейшего вреда стране или кому-то из индусов, что Основатели виновны в обучении пагубным доктринам или давании вредных советов — тогда и только тогда мне может быть вменено как преступление то, что я выдвинула идеал Учителей и основала Теософическое Общество.

Да, мои добрые и незабвенные индусские Братья, одно только имя святых Учителей, даже раз призванное с молитвами об их благословении из того или другого конца Индии, — одно только их имя произвело в вашей стране мощные изменения к лучшему. Не полковнику Олкотту или мне вы чем-либо обязаны, а поистине этим именам, которые лишь несколько лет назад стали привычными словами у вас на устах.

Таким образом, было так, что пока я оставалась в Адьяре, дела шли достаточно гладко, потому что среди нас почти постоянно присутствовал тот или иной из Учителей, и их дух постоянно защищал Теософическое Общество от реального вреда. Но в 1884 г. мы с полковником Олкоттом отправились посетить Европу, и пока мы отсутствовали, свалился «громовой удар», нанесённый падри* и Куломбами.

— 3 —

В ноябре я вернулась и очень опасно заболела. Это во время отсутствия Олкотта, который уехал в Бирму,** нашими врагами были посеяны семена всех будущих раздоров и — позвольте мне сразу же это сказать — распада Теософического Общества. То, что после заговора Паттерсона-Куломбов-Ходжсона и при малодушии основных теософов Общество не рухнуло, может быть достаточным доказательством той защиты, которой оно пользовалось. Вера малодушных поколебалась, и они стали спрашивать: «Почему, если Учителя — настоящие махатмы, они допустили, чтобы случилось подобное, или почему они не использовали свои способности, чтобы расстроить этот заговор или даже устранить того или иного человека?» Но уже бесчисленное количество раз объяснялось, что ни один адепт Правого Пути не станет вмешиваться в справедливое действие кармы. Да и не может даже величайший из йогов отвести ход кармы или приостановить естественные результаты действий больше, чем на краткий период. И даже в том случае эти результаты лишь вновь заявят о себе позже, и с удесятерённой силой, ибо таков оккультный закон кармы и нидан.

И опять же, даже величайшие феномены не помогут настоящему духовному прогрессу. Каждый из нас должен будет добиться мокши или нирваны своими собственными заслугами, а не потому, что гуру или дэва помогут нам скрыть наши недостатки. В том, чтобы быть созданным непорочным дэвом или быть богом, нет заслуги; но есть вечное блаженство мокши, уготованное для человека, который становится, как бог и божеством своими собственными личными усилиями. А наказывать виновных — это миссия кармы, а не долг какого-либо Учителя. Но те, кто действуют по наставлениям Учителей и живут той жизнью, лучшие примеры которой эти Учителя являют, никогда не будут ими покинуты и всегда найдут их благотворную помощь, когда она им понадобится, будь то очевидную или невидимую. Это, конечно, адресовано тем, кто ещё не совсем потерял веру в Учителей; те же, кто никогда не верил или перестал верить в них, могут оставаться при своём мнении. Никто от этого ничего не потеряет, кроме, пожалуй, их самих — когда-то в будущем.

Что же до меня, то кто может обвинить меня в том, что я действовала, как мошенница? Чтобы я взяла, например, хотя бы один пайс хоть у одной живой души? Чтобы я когда-либо просила денег, или принимала их, хотя мне неоднократно предлагали большие суммы? Тем, кто несмотря на это, решили думать иначе, придётся объяснить то, что не смогли объяснить даже мои очернители из класса падри и Общества Психических Исследований — а именно мотивы такого обмана. Им придётся объяснить, почему, вместо того, чтобы брать деньги и получать выгоду, я отдавала Обществу каждый пенни, заработанный мною писанием для газет; почему в то же время я чуть не убила себя переутомлением и непрерывной работой год за годом, пока не отказало моё здоровье, так что если бы не неоднократная помощь моего Учителя, то я бы уже давно умерла от последствий этой добровольной тяжёлой работы.

Что же до абсурдной теории насчёт русской шпионки, то если она и встречает ещё доверие в некоторых идиотских головах, то так или иначе, давно исчезла из официальных мозгов индийских англичан.

Если бы, говорю я, в тот критический момент члены Общества, а особенно его лидеры в Адьяре, индусские и европейские, встали бы вместе, как один человек, твёрдые в своей убеждённости в реальности и силах Учителей, теософия вышла бы из этого ещё более победоносной, и никакие из их страхов не осуществились бы, какие бы хитрые ни устраивали мне

— 4 — 

юридические ловушки, и какие бы ошибки и промахи в суждении я, их скромная представительница, не сделала бы в ходе выполнения дел.

Но верность и смелость адьярских руководителей, а также немногих европейцев, веривших в Учителей, не оказалась соответствующей масштабу наступившего испытания. Несмотря на мои протесты, меня поторопили покинуть Штаб-квартиру. Как я ни была больна (фактически, я была почти умирающей, как сказали врачи), всё же я протестовала, и сражалась бы за теософию в Индии до последнего дыхания, если бы нашла верную опору и поддержку. Но одни боялись вовлечения в юридические сложности, другие — правительства, тогда как мои лучшие друзья поверили угрозам врачей, что я умру, если останусь в Индии. Так что меня послали в Европу восстанавливать силы, с обещанием скорого возвращения в мою возлюбленную Арьяварту.

Ладно, я уехала, и сразу же начались интриги и слухи. Даже будучи уже в Неаполе, я узнала, что говорят, что я замышляю создать в Европе «конкурирующее общество» и подорвать Адьяр. (!!) Над этим я посмеялась. Затем пошли слухи, что я покинута Учителями, будучи неверна им, сделала то или другое. Ни в чём из этого не было ни малейшей истины или фактов, на которых это могло основываться. Потом меня обвинили в том, что я в лучшем случае галлюцинирующий медиум, принявший «призраки» за живых Учителей, тогда как другие звявили, что настоящая Е.П. Блаватская мертва — что она умерла из-за неосмотрительного использования кундалини, после чего её форма была захвачена учеником-дугпой, каковым и является нынешняя Е.П.Б. Некоторые считали меня ведьмой, колдуньей, которая ради собственных целей играла роль филантропа, любящего Индию, а в действительности была настроена уничтожить всех, кто имел несчастье быть мною психологизированным. Фактически, эти способности психологии которые приписывают мне враги всякий раз, когда факт или «феномен» невозможно отбросить под предлогом какого-нибудь объяснения, столь велики, что они одни сделали бы из меня самого примечательного адепта — независимо от каких-либо Учителей или махатм. Если говорить коротко, то ещё до 1886 г., когда был опубликован отчёт ОПИ и этот мыльный пузырь разорвался над нашими головами, шла долгая череда ложных обвинений — каждая почта приносила что-нибудь новое. Я не буду никого упоминать, да и не важно, кто что сказал, а кто повторил. Ясно одно: за исключением полковника Олкотта каждый, похоже, изгнал Учителей из своих мыслей, а их дух — из Адьяра. С этими святыми именами связывали всякую неадекватность, какую только можно представить, а меня считали ответственной за всякое неприятное событие, которое только происходило, за всякую сделанную ошибку. В письме, полученном мною от Дамодара в 1886 г., он уведомлял меня, что с каждым днём в Адьяре влияние Учителей становилось всё слабее, что их ежедневно представляют менее чем «второразрядными йогами»; некоторые их полностью отрицают, тогда как верящие в них и остающиеся им верными боятся даже произносить их имена. Наконец, он настоятельно убеждал меня вернуться, говоря, что Учителя конечно же позаботятся о том, чтобы моё здоровье от этого не пострадало. В связи с этим я написала Олкотту, умоляя его позволить мне вернуться, и обещая, что если нужно, я буду жить в Пондичерри, если моё присутствие в Адьяре будет нежелательно. На это я получила смехотворный ответ — что как только я вернусь, меня тут же отправят на Андаманские острова как российскую шпионку, что конечно оказалось совершенно неверным, как полковник Олкотт выяснил потом. Готовность, с которой ухватились за такой никчёмный предлог, только бы держать меня подальше от Адьяра, в ясном свете показывает неблагодарность тех, кому я отдавала свою жизнь и здоровье. Более того, по убеждению, как я понимаю, Исполнительного Совета, под совершенно абсурдным предлогом, что в случае моей смерти мои наследники могут заявить права на долю в 

  — 5 —

адьярской собственности, президент послал мне на подписание юридический документ, в котором я формально отказываюсь от каких-либо прав на Штаб-квартиру и согласно которому я даже не смогу жить там без разрешения Совета. И это притом, что я потратила на неё несколько тысяч рупий моих личных денег, а свою долю в прибылях от журнала «Теософист» выделила на покупку дома и его обстановки. Тем не менее, я подписала этот отказ без единого слова протеста. Я видела, что нежеланна там и осталась в Европе несмотря на моё горячее желание вернуться в Индию. Как могла я поступить иначе, когда чувствовала, что за все мои труды платят неблагодарностью, а на мои пожелания безотлагательно вернуться я получаю неубедительные отговорки и ответы, внушённые теми, кто враждебно настроен ко мне?

Результаты этого более чем очевидны. Вы слишком хорошо знаете положение дел в Индии, чтобы мне пришлось дальше вдаваться в подробности. Одним словом, со времени моего отъезда не только стала постепенно спадать активность движения, но и те, к которым я питала глубочайшую привязанность, относясь, как мать к своим сыновьям, обратились против меня. Тогда как на Западе, как только я приняла приглашение приехать в Лондон, я обнаружила, что люди — несмотря на отчёт ОПИ и самые дикие подозрения и предположения со всех сторон — верят в истину великого Дела, за которое я боролась, и в мои собственные искренние намерения.

Действуя по указаниям Учителя, я начала на Западе новое движение, действующее по первоначальному направлению; я основала «Люцифер» и ложу, носящую моё имя. Признавая великолепную работу, проделанную в Адьяре полковником Олкоттом и другими по выполнению второй из трёх целей Т.О., то есть способствование изучению восточной литературы, я решила осуществлять здесь две другие. Все знают, с каким успехом это было исполнено. Дважды полковника Олкотта приглашали с визитом, а затем я узнала, что снова желанна в Индии — по крайней мере, некоторыми. Но это приглашение пришло слишком поздно; да и ни доктор мой не позволит мне этого, ни я, если хочу оставаться верной своим пожизненным обетам, не смогу жить в Штаб-квартире, откуда Учителя и дух их фактически изгнаны. Присутствие их портретов не поможет, это мёртвая буква. Правда в том, что я никогда не могу вернуться в Индию в какой-либо иной роли, чем в качестве их верного агента. А поскольку, если они не явятся Совету своими собственными персонами (чего они, конечно же, сейчас никогда не сделают), никакой мой совет оккультного характера, скорее всего, не будет принят, поскольку факт моих связей с Учителями подвергается сомнению, то какой мне смысл жить в Адьяре?

Факты таковы: в моём положении полумеры хуже, чем ничего. Людям нужно или полностью верить в меня, или искренне не верить. Никто, ни один теософ не обязан верить, но людям более, чем бесполезно просить меня помочь им, если они в меня не верят. Здесь в Европе и Америке есть многие, чья преданность теософии всегда была непоколебимой; а потому распространение теософии и Т.О. на Западе в последние три года было необычайным. Главная причина этого в том, что преданность всё большего числа членов нашему Делу и тем, кто им руководит, преободрила меня и позволила учредить Эзотерическую Секцию, в которой я могу учить чему-то из того, чему научилась сама, тех, кто доверяет мне и подтвердил это доверие бескорыстной работой ради теософии и Т.О. Так что моё намерение на будущее — посвятить свою жизнь и энергию Э.С. и обучению тех, чьё доверие я сохраняю. Бесполезно тратить оставшееся мне недолгое время на оправдание себя перед теми, кто не уверен в реальном существовании Учителей только потому, что неверно меня поняв, им теперь удобнее меня подозревать.

  — 6 —

И позвольте мне сразу же сказать, чтобы не сложилось неверного представления, что единственной причиной, побудившей меня принять экзотерическое руководство европейскими делами, было стремление защитить тех, у кого теософия действительно в сердце, и кто работает для неё, от помех со стороны тех, кто не только не заботится о теософии, как она была изложена Учителями, но и действуют полностью против обоих, стараясь подорвать ту хорошую работу, которая была уже проделана, и противодействовать её влиянию как открытым отрицанием существования Учителей и явной враждебностью ко мне, так и путём соединения сил с самыми отчаянными врагами нашего Общества.

Полумеры, повторяю, более невозможны. Либо я сказала правду, какую знаю, об Учителях, и учу тому, чему была ими научена, либо я придумала и их, и эзотерическую философию. Среди эзотеристов внутренней группы есть такие, кто говорит, что я сделала последнее, тогда я должна быть «Учителем» сама. Как бы то ни было, этой дилемме альтернативы нет.

Так что притязания, которые может иметь на меня Индия, должны быть лишь в строгом соответствии с деятельностью тамошних членов для теософии и их верностью Учителям. Моё присутствие, чтобы вы убедились в истинности теософии, вам требуется не в большей степени, чем нуждаются в нём ваши американские братья. Убеждённость, которая тает в отсутствии какой-либо личности, вовсе не убеждённость вообще. Более того, знайте, что какие-либо дальнейшие подтверждения и наставления я могу давать только Эзотерической Секции, и по следующей причине: её члены — единственные, кого я имею право исключать за открытое несоблюдение своего обета в верности (не мне, Е.П.Б., а их Высшему Я и махатмическому аспекту Учителей) — это привилегия, которой я не пользуюсь в отношении обычных членов Т.О., но которая является единственным средством отрезать больную ветку от здорового дерева и тем спасти его от заражения. Я могу заботиться лишь о тех, кого не увлекает за собой, как порыв ветра, каждое проявление клеветы, каждая насмешка, подозрение, критицизм, от кого бы они ни исходили.

Так что отныне пусть будет ясно понятно, что остаток моей жизни будет посвящён только тем, кто верит в Учителей и готов работать для теософии, как они её понимают, и для Т.О. в том направлении, в котором они изначально его основали.

Так что если мои индусские братья действительно искренне желают добиться возрождения Индии, если они хотят вернуть те времена, когда Учителя, как в века древней славы Индии, свободно жили среди них, руководя ими и наставляя народ, пусть они отбросят все страхи и колебания и откроют новую страницу в истории теософического движения. Пусть они смело объединятся вокруг Президента-основателя, вне зависимости от того, в Индии я или нет, равно как и вокруг тех немногих истинных теософов, которые оставались верны всё это время, и дадут отпор всем клеветникам и амбициозным противникам — вне и внутри Теософического Общества.

_________________

*Миссионеры.
** Олкотт отсутствовал в январе-феврале 1885 г., об этом см. в книге путешествовавшего с ним Ледбитера «Как ко мне пришла теософия» — главы «Посещение Бирмы» и «Смута в Адьяре». — Прим. пер.

Опубликовано: Theosophist, январь 1922 г.